Гораздо дальше, однако, в поедании овсянки продвинулись французы. Овсянку — точнее, овсянку садовую, Emberiza hortulana, — ловят и сажают в непроницаемую для света коробку с просом. В темноте у птички разыгрывается зверский аппетит, и она начинает есть просо и толстеть не по дням, а по часам. Когда овсянка удвоит вес (а по другим источникам, растолстеть она должна аж вчетверо), на что уходит неделя-другая, птицу топят живьем в арманьяке, несколько минут жарят и подают.
Едят же поджаренную 30-граммовую птичку целиком — с костями, головой и клювом, накинув по традиции на голову (свою, не птичкину) льняную салфетку: одни говорят, чтобы не упустить ни капли источаемых ароматов, другие — чтобы скрыть от божьего взора совершаемый грех чревоугодия. Вот как описывает свои ощущения от поедания этого запретного блюда американский повар французского происхождения Антони Бурдэн:
С каждым укусом тонкие кости и слои жира, кожи, мяса и внутренние органы сдавливаются и выделяют разнообразные потрясающие древние ароматы: фиги, арманьяка, темной плоти, слегка сдобренные соленым вкусом моей собственной крови от царапин, нанесенных рту острыми косточками.